I think we've been in here too long. I feel unusual (c)
У меня сегодня очередная радость. До меня дошла книга рассказов корейского писателя середины 20 века Кима Донни "Плач сороки".
Естественно, я не имею права сейчас читать её всю, но от прочтения пары рассказов не удержалась, поэтому представление получила.
Он очень аккуратно обращается с корейской народной культурой. Он подробно описывает бытовые детали, шаманские обряды, приводит тексты заговоров, описывает элементы верований и т.д. Но он не просто описывает, а активно рефлексирует через эти описания о всей культуре в целом. У него совершенно неважно, во что верит человек, от чего он отступился и к чему пришёл. Главное, что это человек вообще. И, ýже, человек из его народа, в судьбе которого пересекаются все возможные традиции и религии, существующие на многострадальной корейской земле. Меня в этом плане поразил рассказ "Изображение шаманки". Во-первых, у него восхитительная композиция, всё как я люблю - описание картины (причём то, что это описание картины, а не места действия, понимаешь не сразу), история создания картины (художник "после"), история-причина для картины (художник "до"). Во-вторых (и в-главных), он не навешивает ярлыки на, может быть, чуждые ему явления (хотя какие явления, распространённые в своей стране могут быть чуждыми для писателя, пытающегося понять родную культуру). Конечно, какими-то мелкими деталями он даёт понять, к чему больше склоняется, но это важно не в отношении к культурному явлению, а в отношении к человеку, к его мыслям, чувствам, жизни и смерти. И тем сильнее это ощущение важности каждого человека, вне зависимости от его принадлежности к тем или иным традициям и социальным группам, чем менее похож на человека герой: и шаманка, живущая в абсолютно нечеловеческом месте, похожем на наш сказочный дом Бабы-Яги (в корейском варианте "страшное логово токкеби"; токкеби - сказочный человечек с палицей), и прокажённая, после смерти на священном камне сама ставшая похожей на этот камень.
Естественно, я не имею права сейчас читать её всю, но от прочтения пары рассказов не удержалась, поэтому представление получила.
Он очень аккуратно обращается с корейской народной культурой. Он подробно описывает бытовые детали, шаманские обряды, приводит тексты заговоров, описывает элементы верований и т.д. Но он не просто описывает, а активно рефлексирует через эти описания о всей культуре в целом. У него совершенно неважно, во что верит человек, от чего он отступился и к чему пришёл. Главное, что это человек вообще. И, ýже, человек из его народа, в судьбе которого пересекаются все возможные традиции и религии, существующие на многострадальной корейской земле. Меня в этом плане поразил рассказ "Изображение шаманки". Во-первых, у него восхитительная композиция, всё как я люблю - описание картины (причём то, что это описание картины, а не места действия, понимаешь не сразу), история создания картины (художник "после"), история-причина для картины (художник "до"). Во-вторых (и в-главных), он не навешивает ярлыки на, может быть, чуждые ему явления (хотя какие явления, распространённые в своей стране могут быть чуждыми для писателя, пытающегося понять родную культуру). Конечно, какими-то мелкими деталями он даёт понять, к чему больше склоняется, но это важно не в отношении к культурному явлению, а в отношении к человеку, к его мыслям, чувствам, жизни и смерти. И тем сильнее это ощущение важности каждого человека, вне зависимости от его принадлежности к тем или иным традициям и социальным группам, чем менее похож на человека герой: и шаманка, живущая в абсолютно нечеловеческом месте, похожем на наш сказочный дом Бабы-Яги (в корейском варианте "страшное логово токкеби"; токкеби - сказочный человечек с палицей), и прокажённая, после смерти на священном камне сама ставшая похожей на этот камень.