I think we've been in here too long. I feel unusual (c)
Этот декабрь я упустила, потому что посреди всего учебного хаоса не нашла места для перечитывания "Белой гвардии". Да и декабрь был неуютный, снега мало, ветра тоже, и ничто не завывало в замороженные окна. И тем не менее, зря. "Белая гвардия" действует на меня как хороший успокоитель, потому что как бы отчаянно плохо не было героям, как бы ни рушилась вся жизнь, эта жизнь есть. За пресловутыми кремовыми шторами и у жаркой изразцовой печки, в бреду Алексея и молитве Елены, в парадоксально мудром максимализме Николки (даром, что убьют, он для меня, как Ленин для октябрёнка) и детском сне Петьки Щеглова. И, главное, в дырявом полотне ночного неба, за которым, как за материей на неоткрытом памятнике, находится что-то золотое и очень тёплое.
Но у "Белой гвардии" неожиданно нашёлся заменитель. Неравноценный, конечно, и не декабрьский, но тем не менее великолепный в своей успокоительной функции - наконец-то дочитанный "Сивцев Вражек" Осоргина. У меня нет возможности и желания говорить о нём подробно, но главное, что ласточки всё равно прилетят.
"И я знал и знаю, что все возвращается и снова уходит, что гибнет растение - но возрождается в зерне; что путь пролетевшей пчелы повторит другая, что вечен перелетный возврат птиц. Все, что мне позже открыли книги, что я принял из них и не отверг, - все это было раньше вышито зеленой гладью на клубничном косогоре, роилось и жило подо мхами, под древесной корой, в бесчисленных норках, прыгало по веткам, стояло звонкой песней над крестьянским полем, расцветало на воле и увядало без времени в детском кулаке. И когда на углу Никитской, в большой круглой аудитории, уверенный бархатный голос убежденно бубнил о праве, я слушал с вниманием и думал о том, что выше всего выдуманного нами: о счастье расти на поляне свободным злаком, стремясь вверх и стелясь по ветру с другими. В дни революции площадь Казанского собора в Петербурге заросла травой, - но и раньше я собирал цветы на московской мостовой. Я видел фотографии анкгорских храмов, стены которых просверлены вековыми деревьями и скрыты ползучими лианами. На римском Форуме я сидел под шестью дубами в развалине домика Цезаря; их неразумно спилили, но они прорастут в развалинах палаццо Киджи, и вырастет лес среди камней Московского Кремля, где рос он и прежде. Отец не мог сказать мне неправды: все возвращается. И детской вере я не хочу изменять" М. Осоргин "Времена"